поджидали двое волков. Лисёнка Дзина рядом не было. «Много же у него дел, – подумал Цунь Гуан. – Всю потеху пропустил!» Ему не терпелось рассказать своему приятелю обо всём, что приключилось в замке, а в особенности же о том, как он сумел побороть песчаного демона.

Сам песчаный демон по имени Шу Цень шагал рядом в облике монаха и размышлял о том, как бы ему освободиться и от золотого обода, и от данного Цунь Гуану обещания. В голову Шу Ценю ничего не приходило.

А вот у Чжу Люцзы из головы не шла гостеприимная матушка Цунь Гуана. Он нетерпеливо поторапливал Дзаэмона и Цинь Бао, которые в сопровождении волков завершали всю эту процессию.

Вскоре Цунь Гуан и его спутники добрались до городского причала. Лодочник, с которым они приехали в Сурин, давно уже отплыл в сторону Круйтепа. С собой он прихватил одного беспокойного пассажира в туфлях не по размеру. Пассажир этот нам уже хорошо известен, ведь это был не кто иной, как неудачливый колдун по имени Брикабрей.

Других перевозчиков на причале было порядочно. Не успело солнце даже приблизиться к горизонту, как новая лодка приняла на свой борт пассажиров: здоровенного Чжу Люцзы, хвостатого Цунь Гуана, прекрасную Цинь Бао и двух монахов. Один монах был каменно-серым на лицо, а вместе со вторым в лодку запрыгнули два лохматых волка.

Покачиваясь под немалым весом, лодка отчалила, направляясь в деревню, что стояла на пути в Круйтеп.

О том, как Цунь Гуана встретили в деревне, читайте в следующей главе.

Глава восьмая

в которой повествуется о том, как Цунь Гуан навещал матушку, а также о том, как его друзей встретили в доме купца Цю Миня

Итак, покинув княжеский замок, Цунь Гуан и его спутники отправились в сторону Круйтепа без лишнего промедления На большой лодке нашлось место и огромному странствующему воину Чжу Люцзы, и монаху-комусо Дзаэмону с его волками, и прекрасной Цинь Бао. Нашлось место и монаху с каменным лицом, внутри которого сидел песчаный демон Шу Цень.

Не хватало только лисёнка по имени Дзин. «Опять по делам своим убежал», – так подумал Цунь Гуан про своего друга лисёнка. Подобное раньше случалось, и Цунь Гуан знал, что тревожиться за Дзина не стоит. Спустя положенное время лисёнок всегда возвращался к Цунь Гуану.

Время шло своим чередом. Пока Цунь Гуан размышлял о том, что произошло в столице княжества Четырёх Рек, солнце приблизилось к горизонту, а лодка с путешественниками – к деревне, что была на пути в Круйтеп.

Цунь Гуан и его спутники сошли на берег и двинулись к дому купца Цю Миня. Там проживала матушка Цунь Гуана, которая стала теперь купеческой женой.

Деревенский люд с изумлением смотрел на путешественников, который возглавлял похожий на горную обезьяну Цунь Гуан. Он спрятал хвост под рубаху, а посох обернул парусиной. Но золотистая шерсть, который он был покрыт с головы до ног, бросалась в глаза всякому прохожему. Внимание привлекал и огромный Люцзы, который носом своим был похож на дикого кабана. На Цинь Бао и двух монахов никто толком не смотрел. Странствующие монахи заходили и в местные деревни.

«Все на меня пялятся, – подумал Цунь Гуан, заметив удивлённые взгляды. – На кого я теперь похож? А ну как меня и матушка не признает?» Эта мысль его забеспокоила, и, чтобы прийти в себя, он почесал покрытое шерстью ухо. Тревожная мысль от этого только сильнее прилипла к его затылку.

А вот Чжу Люцзы подобными раздумьями себя не занимал. Его беспокоил только голод, который порядком окреп за время, прошедшее с княжеского обеда. Поэтому, когда Люцзы увидал первую же распахнутую трактирную дверь, он сказал такие слова:

– Вы пока ступайте, а я тут подзадержусь. Перекушу с дороги.

– Так матушка моя тоже на стол накроет, – ответил ему Цунь Гуан, которому хотелось хоть с кем-то разделить досужее внимание жителей деревни.

– Это хорошо, – сказал Чжу Люцзы, похлопав себя по животу. – Сейчас тут перекушу и потом сразу вас догоню.

Из этих слов Цунь Гуан понял, что никак ему Чжу Люцзы не отговорить. Он махнул рукой и оставил странствующего воина, который повернул к трактиру под названием «Сазан и Фазан».

До купеческого дома идти было всего только четыре улицы. Вскоре перед Цунь Гуаном и его спутниками предстали расписанные киноварью ворота. Рядом на столбе висела деревянная колотушка. Но Цунь Гуан брать колотушку не стал, а постучал завёрнутым в парусину посохом.

Купец Цю Минь услышал необычный стук и поспешил к воротам. Он приоткрыл смотровое оконце и увидел путешественников.

– Кто вы и зачем ко мне в дом стучитесь? – спросил он, а сам обернулся к стоявшему в другом конце двора помощнику и поманил его рукой.

Помощник этот выполнял тяжёлую работу, которая самому купцу была не под силу. Размером он был чуть меньше Люцзы.

Цунь Гуан ответил купцу так:

– Я ведь Хацукои! Вернулся из путешествия, чтобы матушку проведать.

– Какой же ты Хацукои! – сказал купец. – На оборотня ты похож. Если б не монахи рядом, я бы точно решил, что оборотень ты.

На шум из дома выглянула купеческая жена, которая как раз и приходилась Цунь Гуану матушкой.

– Кто там? – спросила она.

Цунь Гуан заслышал материнский голос и крикнул что есть силы:

– Матушка! Хацукои это!

– Впускай же скорее, – сказала купцу жена. – Не видишь, что ли?

– Не вижу, – ответил купец. – Обезьяна это какая-то. Сама посмотри!

Купеческая жена поспешила к воротам и, выглянув через оконце, оглядела стоявших по другую сторону ворот путников.

Правду говорят, что материнское сердце видит больше, чем заметно глазу. Вот и купеческая жена, бросив один только взгляд на Цунь Гуана, в один миг узнала в нём своего родного сына. «Как оброс мой Хацукои! – подумала она. – Совсем не следит за собой». Она сказала мужу:

– Устал ты в лавке, глаза утомил. Ясно же, Хацукои мой вернулся. Отворяй!

Купец не стал жене перечить, потому как это дело было столь же полезное, как соревнования на ездовых свиньях. Он велел помощнику, чтобы тот отворил ворота и пустил Цунь Гуана со спутниками внутрь.

Цунь Гуан тотчас заключил свою матушку в объятьях и расплакался от радости. Матушка и сама не удержалась от слёз. Глаза прекрасной Цинь Бао тоже заблестели сочувствием, и она схватила Дзаэмона за руку. Странствующего монаха посетили сходные тёплые чувства, но из-за надвинутой на лицо шляпы этого никто не заметил.

Один только Шу Цень остался безучастным. Человеческие слёзы